Блеск и нищета «академиков»


«Находишь разработку, смотришь, может ли быть у нее рынок, а потом хватаешь яйцеголовых и пытаешься тащить их за уши к коммерциализации», – кратко излагает свою миссию Камиль Хисматуллин, руководитель центра трансфера технологий Уфимского государственного авиационного технического университета.

За «яйцеголовых» и резкость суждений на него в университете давно не обижаются. Во-первых, с тех пор как в 2007 г. Хисматуллин возглавил ЦТТ, он может предъявить результат по всем направлениям: при его непосредственном участии получены весомые заказы на НИОКР, на базе университетских разработок созданы успешные стартапы и привлечены крупные промышленные партнеры (в т.ч. из США). А во-вторых, он и сам в прошлом «яйцеголовый»: в этих самых стенах делал науку. В конце 1990-х гг. занимался разработками в малом предприятии, созданном при УГАТУ, и вместе с коллегами никак не мог взять в толк, отчего из проделанных НИОКР никак не выходит нормального бизнеса. За разгадкой поехал учиться в Москву, на факультет инновационно-технологического бизнеса Академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ. «Получил там хороший «удар» по мозгам, после которого все встало на свои места, – шутит Камиль. – И теперь я как бы по другую сторону баррикад». Хотя правильнее сказать – сразу по обе: как руководитель ЦТТ он по-прежнему основательно погружен в университетскую среду, а как глава компаний «НаноМеТ» (24% принадлежит УГАТУ) и НПП «Керн», – в бизнес. Отличная позиция для наблюдения и участия во всех процессах!

О том, почему бизнес не воспринимает академическую и вузовскую науку в качестве полноценного партнера, Камиль Хисматуллин поведал «Бизнес-журналу» в трех эмоциональных монологах.

Монолог первый про организационные выводы

Когда ученые стонут, что бизнес не заказывает им разработки, в этом есть немало лукавства. Потому что на самом деле они имеют в виду: вы дайте нам денег, а мы уж тут будем ковыряться – в том темпе и режиме, который нам привычен. У университетских и академических ученых нет ощущения времени, они любят придумывать не то, что нужно, а что им охота. Самые адекватные из них готовы искать «суперрешение» поставленной технической задачи годами. А бизнесу (особенно в России), как правило, нужно не супер-, а просто решение, и не позже чем, допустим, через полгода. Потому что нерешение проблемы для него гораздо хуже, чем хоть что-то.

Послушали бы вы, что творится на оперативках, когда лаборатории и кафедры собираются вместе – обсудить задержку со сроками выполнения работ. Вы думаете, они говорят о том, как преодолеть трудности и постараться выдать на-гора результат? Как бы не так! Сидят и выдумывают, что написать бизнес-партнерам, чтобы «отмазаться». А рычагов ускорить процесс у заказчика просто нет: ни денег стрясти обратно с университета, ни тем более его обанкротить.

Вузы вообще не приспособлены под заказные инновации. Как строятся отношения с бизнесом? Договор подписывает один – ректор или проректор. Научным руководителем назначается другой – доктор наук, профессор, которому заказ часто – лишняя обуза, потому что у него учебный процесс, защиты кандидатских, гранты, конференции, публикации. Ответственным назначается третий – кто-нибудь из завлабов. А реально многое из НИР сваливается на молодых кандидатов и аспирантов. Заканчивается все уже описанными оперативками. И хорошо, если это реальные НИОКР, а не «заворачивание старых отчетов в новую упаковку».

В итоге бизнес просто не видит, что за научными коллективами стоят адекватные команды, заточенные на решение их бизнес-задач посредством НИОКР. Покажи бизнесу, что такая команда есть, что он может как-то управлять процессом и рисками – и дело наладится. Мы в этом убеждались не раз.

Одна из наших проектных компаний НПП «Керн», например, создает электрогидравлический пласто­испытатель для нефтяных скважин. Прибором заинтересовались, в т.ч. и в «Сургутнефтегазе»: прочитали где-то в прессе и приехали посмотреть. Оценили команду и разработку, понравилось, и за свой счет провели испытания прибора на своих месторождениях, вложив примерно 1,2 млн руб. Сами мы эти деньги долго искали бы, да и к скважинам нам получить доступ было трудно. При этом «Сургутнефтегаз» – почти гарантированный будущий клиент, готовый в дальнейшем покупать наши приборы по очень высокой цене. Пока же они собираются включать нас в свои бюджеты на НИОКР на будущий год, и это тоже хорошие деньги. Когда мы все это обсуждали, я предложил: «Давайте, может, и университет пригласим?» «Нет, – говорят нефтяники, – договор мы будем заключать с вами, потому что нам дико нравится, как вы работаете. А кого вы подключите – ваше дело. Мы хотим иметь дело вот с этими восемью человеками в вашей компании, а не с пятью с половиной тысячами, которые в университете болтаются».

Монолог второй о психологии ученого

Один из главных развращающих факторов для научной среды – это государственные гранты и невысокая требовательность к конечному результату у организаций, которые их раздают. Деньги это, как правило, небольшие, зато отчитываться за них нужно преимущественно лишь исписанной бумагой. Не то что за коммерческий заказ.

Вот случай из практики. Есть деньги на НИОКР от американской компании (в одном случае) и от венчурного фонда (в другом). Прихожу к ученым-разработчикам из разных групп, которые как раз занимаются подобными проблемами: «Можете такое сделать?» – «Можем, – отвечают, – но не станем!» – «Почему?» – «Мне проще написать заявку на грант в РФФИ[1], потом отдать им два тома документов – и забыть. А ты ведь заставишь сделать так, чтобы это действительно работало!». Вот и весь разговор.

Или вот еще вполне типичная история. В университете есть перспективная разработка. Ты роешь землю и, наконец, притаскиваешь потенциального инвестора. Инвестор смотрит и говорит: «Все классно, давайте упаковывать, собирать команду – и поехали: проект, сроки, сдача…» Разработчики все это выслушивают, энтузиазм их меркнет, и они вдруг сдают назад: «Что-то требования больно жесткие, нам так тяжело работать. И вообще инвестор должен понимать, что проект венчурный, рискованный, поэтому пусть от нас многого не требует». И в будущем ты уже семь раз подумаешь, тащить ли проект к инвестору.

Большого ученого развернуть в сторону коммерциализации практически невозможно: все его интересы лежат сугубо в научной плоскости. Вот вам еще зарисовка с университетского совещания, где мы недавно опять решали, как выдержать сроки и какие для этого нужны деньги и люди. Научный руководитель проекта, доктор наук, мировая звезда в своей области с индексом цитирования Херши чуть ли не выше, чем у Алферова, послушав нас, говорит: «Что-то мы не то обсуждаем! Мы не говорим про научные принципы, статьи, которые могут быть опубликованы, про кандидатскую, которую наш сотрудник по этой работе защищает. А сроки – это мелко!».

Такая инерция, к сожалению, задается сверху. Даже если находится молодой и толковый ученый, который начинает проявлять активность и находить заказы, это может вызвать ревность со стороны старших товарищей: «Чего ты тут суетишься? Мы здесь собаку съели, а ты лезешь поперед нас». И молодые, защитившись, нередко уходят из проекта, чтобы реализоваться в другом месте.

Монолог третий о партнерстве

Пока бизнесу сложно рассматривать университеты в качестве дееспособных партнеров, в т.ч. из-за особенностей устройства самой финансовой структуры, поддерживающей их деятельность.

Вот вам пример. В 2007 г. мы вместе с университетом учредили компанию «НаноМеТ», которая занялась созданием технологии наноструктурирования титана. Получили финансирование от Фонда содействия (Бортника) по программе «СТАРТ», затем 600 тыс. долл. по линии Международного научно-технического центра, создали опытное производство, совместно с университетом получили российский патент, запустили начальную стадию патентования за рубежом. До наших производителей титана достучаться не удалось, зато нами заинтересовалась американская компания Carpenter[2]. Сейчас они заказывают университету НИР по этой тематике на 400–500 тыс. долл. в год, не считая работ, которые мы делали для них в «НаноМеТе». А в этом году они приобрели наш патент на нанотитан как вещество без передачи и раскрытия технологии. Они, думаю, поначалу даже не подозревали, что у нас в загашнике есть такой мощный патент, за который они будут потом вынуждены заплатить отдельно. Чтобы быть точным, продали мы им даже не сам патент, а право подачи заявки на патент в 27 странах мира. Меня даже недавно в Минобрнауку приглашали: дескать, придите, поделитесь опытом, а то у нас за весь прошлый год по стране лишь пять патентов в семь стран продали.

Вроде бы красивая история – но только до тех пор, пока не пришли первые деньги от американцев. Патентом владеют совместно университет и «НаноМеТ». «НаноМеТ» – коммерческая организация, и неизвестно, будет ли она жива на протяжении всего срока действия патента, а университет – будет точно. Поэтому мы сделали трехсторонний договор: американцы перечисляют деньги университету, а тот переводит половину «Наномету». И вот выясняется: перевести деньги университет физически не может. Не существует, говорят в федеральном казначействе, такого назначения – «разделение патентных платежей»! Пишем запросы в казначейство, в Минфин. Все понимают, что это глупость, но ничего поделать не могут: у них в программе учета нет даже клетки с таким назначением. Что, отправлять деньги обратно американцам: пусть сами их между нами делят?

Или вот еще. Заключает, например, университет с какой-либо компанией хоздоговор на НИОКР на 10 млн руб. Ему нужно закупить материалы и оборудование. Согласно 94-ФЗ[3], единственный легальный способ, если закупка объемом свыше 200 тыс. руб., – через тендер. И что получается? Заказчику нужен результат через полгода, а мы сидим и по три месяца закупку комплектующих организуем.

И все же под конец подслащу пилюлю. Проекты, которые мы со сформированными командами тащим, все-таки движутся. Хотелось бы потока проектов, чтобы мы в ЦТТ сидели и его регулировали, но так не получается. И самое главное: ответственно могу заявить, что интересные разработки у российской университетской науки есть. У меня лежат перспективные полуготовые проекты с рыночной перспективой и даже инвестором, которые я вынужден придерживать. Единственное, чего не хватает, – адекватных научных команд. Но это, надеюсь, дело наживное.


1. Российский фонд фундаментальных исследований, созданный в форме государственной некоммерческой организации в 1992 г. Получает до 6% средств, выделяемых бюджетом РФ на гражданскую науку.

2. Carpenter Technology Corp. – мировой производитель сверхпрочных марок стали и титана с оборотом в 1,2 млрд долл. (результаты 2010 г.).

3. «О раз­ме­щении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд» (от 21.07.2005 г.).

Автор: Дмитрий Денисов

Источник: Помощь Бизнесу

1 комментарий
  1. Екатерина Самкова
    Екатерина Самкова
    27.03.2012 в 18:03

    Есть ли решение? . В статье четко обрисованы проблемы, тормозящие развитие нашей электроники (да и вообще науки, производства): зависимость от грантов, отсутствие контроля выполнения НИОКР, бумажная волокита…..
    А есть ли свет в конце туннеля? Как можно дать старт российской науке?

    У меня простой вопрос в лоб: только ли в деньгах проблема? Кажется, что если бы правительство и дало пару триллионов — все равно разворовали бы. Значит, дело еще в чем-то….. может, не хотим?

    Ответить
Оставьте отзыв

Ваш емейл адрес не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *